Камские пираты
Очерки из истории Елабужского края и Прикамья XVIII-XIX веков
Алексей Куклин
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 [15] 16 17 18 19 20 21
XV. Торговые казни в Елабуге
Но, как ни странно, не только документальной литературы, но даже и подборок фольклора о вольнице в нашей когда-то изобильной разбойниками стороне не существует. И сведения о камских пиратах приходится собирать буквально по крупицам.
В 1925 году уральский журналист и краевед Виктор Александрович Весновский (1873-1933) отметил: «К сожалению, мы имеем очень немного материалов о прошлом Камской вольницы, а потому было бы крайне желательно, чтобы, пока не поздно, записать все, что сохранилось в народной памяти о добрых молодцах, Камских разбойничках».1)
Но пожелания эти так и остались благими. А статья В.А.Весновского «Камская вольница» объёмом в две с половиной странички, в конце которой они и были высказаны, до сих пор является единственной специальной работой о камских пиратах. И хотя бы в силу этого мы должны уделить ей некоторое внимание.
Очевидно, что при её написании В.А.Весновский опирался не на архивные изыскания, а на работы предшественников. Но никого из них, кроме сарапульского историка и священника Н.Н.Блинова, он не назвал. Впрочем, источники, которыми пользовался Виктор Александрович, при желании можно было бы установить — это те же работы казанского профессора Н.П.Загоскина, очерки и рассказы писателей Д.Н.Мамина-Сибиряка и В.И.Немировича-Данченко и т.д. Но нам это ничего не добавит: этих и многих других авторов мы и так рассматриваем и цитируем в нашем очерке. Более того, заслуга В.А.Весновского заключается вовсе не в приводимых им фактах или именах — они в его статье как раз достаточно случайны и разрозненны, — а в том, что он был первым, кто попытался обозначить камское пиратство как самостоятельное историческое и социальное явление, дал ему отдельное, пусть и не слишком оригинальное, название и попробовал выделить его характерные черты.
Вслед за целым рядом авторов, начиная от А.И.Герцена периода его вятской ссылки и заканчивая П.Н.Лупповым, В.А.Весновский утверждает: «Разбои в Прикамье… в 17, 18 и начале 19 столетий были заурядным явлением».2) Он определяет их как «социальное явление» и указывает на специфику: камские разбойники, — пишет уральский журналист, — «главным образом, нападали на плававшие по Каме суда, останавливали и грабили их».3)
Пытаясь определить особенности местного пиратства, В.А.Весновский говорит о малочисленности коронной администрации на камских берегах, что, на его взгляд, способствовало распространению разбойного промысла: «Нужно правду сказать, что река Кама лет 200 тому назад на всем своем громадном протяжении не имела ни одного сколько-нибудь крупного административного центра, если не считать Осы и ниже ее лежащих уездных городов (Елабуга, Чистополь, Лаишев), лежащих ближе к устью. Таким образом, для добрых молодцев-разбойничков раздолье было полное».4)
Упоминает он и о сверхъестественных способностях пиратов: махнет атаман платочком — «и хозяин судна тотчас же останавливает его и отдает все свои сокровища».5) Мимоходом говорит об их жестокости: раз как-то молодцы атамана Коршуна «убили хозяина и приказчиков, выгрузили товары и деньги, а затем судно с убитыми пустили вниз по реке».6)
Кроме того, Виктор Александрович перечисляет знаменитых пиратов Прикамья. Но даже и с этим его перечнем до нашего времени дошло незначительное количество имён камских разбойников.
В.Ф.Кудрявцев, крупнейший историк Прикамья, в начале большого очерка «Старина, памятники, предания и легенды Прикамскаго края» тоже вспоминает разбойников, чьи имена сохранились в народной памяти. Он называет Балканку, Хамитку, Салавата, Алдар-Бея, Акая.7) Однако подобные имена сами говорят о том, что в данном случае речь идёт не столько о грабителях, сколько о повстанцах из числа коренных народностей, о вождях национального сопротивления из вотяков, татар и – главным образом – башкир. В большинстве случаев за ними стояли вовсе не разбои ради наживы, а войны за независимость на восточных и юго-восточных окраинах империи. Что касается настоящих разбойников и пиратов камского пограничья, для кого воровство и грабёж являлись основным «средством приобретения», а заодно и образом жизни, и кто на деле были знаменитой «вольницей», о них Василий Филиппович сообщает, что «имена русских разбойников не сохранились в памяти народа».8)
Однако В.А.Весновский, ссылаясь на память того же самого народа, пишет: «Из камских атаманов-разбойников в народной памяти сохранились имена: Гурьки, Сокола, Петуха, Рыжанки, Быкова, Камита и др.»9) И тут перед нами совершенно другой ряд имён. Со списком В.Ф.Кудрявцева из него перекликается только имя Камита (Хамитки), довольно загадочного персонажа, о деяниях которого мы ничего не знаем и о ком не можем даже с уверенностью сказать, был ли он повстанцем или обычным представителем вольницы.
В.А.Весновский кратко сообщает о нём: «Сохранился рассказ про вотского разбойника — богатыря Камита, жившего в начале 19 века: он пять раз был ссылаем в каторгу за грабежи и убийства, но постоянно убегал оттуда и снова наводил ужас на жителей своими преступлениями. Камит обладал необычайной силой, — имел 2 аршина 14 вершков роста и более 1 аршина в плечах, какие угодно кандалы ему были нипочем: достаточно было ему сказать два-три таинственных слова, как кандалы спадали сами. Для поимки Камита в последний раз понадобился отряд солдат в 40 человек».10)
В.Ф.Кудрявцев, дополняя В.А.Весновского, приводит подробный рассказ о казни Хамитки, которая произошла в Елабуге. Вообще история эта — о казни вотского разбойника — удивительна и необычна, как в своём содержании, так и в том, каким образом она дошла до нас. Не так давно елабужский краевед А.Н.Иванов обнаружил раннюю, до сих пор никем и нигде не упоминавшуюся редакцию очерка В.Ф.Кудрявцева по истории Прикамья, которая была опубликована в 1890 году под названием «Прикамский край, его памятники, легенды и предания» в журнале «Всемирный путешественник». Находки подобного уровня и значения, честно говоря, случаются не часто. Тем более, что текст ранней работы В.Ф.Кудрявцева местами значительно отличается от поздней версии, опубликованной под названием «Старина, памятники, предания и легенды Прикамскаго края» в «Памятных книжках Вятской губернии» в 1897-1905 годах.
Судя по первой редакции работы, Василий Филиппович серьёзно интересовался разбойниками Прикамья, но во втором, более «академическом» варианте убрал из текста многие эпизоды, связанные с этой темой.
В издании 1890 года он рассказывал: «В лета юности мне удалось слышать о казни разбойника Хамитки живой рассказ, который из любопытства был записан мною. Припоминаемая рассказчиком седая старина отзывалась чем-то грубым, ужасным, жестоким, заставляющим сжиматься сердце человека. Передадим этот рассказ словами того лица, которое сообщило его».11)
Вслед за этим шёл подробный отчёт о казни Хамитки, записанный со слов не названного по имени елабужского рассказчика: «Вот его, голубчика, и изловили, наконец. Заковали по рукам и ногам и привезли в Елабугу. Манифеста ему скоро объявилось. В те поры, не то, что после, дать сколько то ударов, вышел указ бить его нещадно. Это значит, если палач не зарежет его, так все-таки сказнит так, что больше года не проживет. Только этот разбойник не тот, никакая плеть не сбавит ему веку, потому колдун был. Повезли его на площадь. Базар тогда был, значит, народу собралось из разных деревень много. Палач в красной рубахе, в плисовых шароварах засучил рукава. А Хамитка стоит у столба, да бойко поглядывает: точно не его шкура будет страдать. На кого он ни взглянет, всякий испужается; боялись, значит, чтобы с призора его очес беда какая не приключилась. Бабы взвизгнут, да и упадут. Один только палач распоряжается на ешавоте: и повернет то его, и толкнет. Знамо ему тут ходоком быть.
Вот положил его на кобылу. Как развернется, да хватит его, так всех и ошарашило от ужасти, многие с заплотов попадали. Шибко больно резанул его, а Хамитка хоть-бы вскрикнул. И начал его чесать: кнуты свистят, а Хамитка ни единого звука. Палач все больше ожесточается; рубит его как капусту и справа, и слева, а крови нет. Вот уж лоскуты кожи полетели, толстое мясо его пробуравил, а крови все нет. Чудо! Сотни две вкатил ему, а он ни слова, ни единого стона. Поглядели — жив. Во все глаза прытко так смотрит. Ему, значит, не больно, заговорил он себя. Опять принялся за дело палач, режет его насмерть; куски мяса, как вата летят, а крови все нет. Устал инда палач, вспотевши, а охулки на руку положить не хочется. Надо чтобы забазанил, прощения просил, а то и совсем прикончить его душегуба. Народ давно уже разбежался, как увидели, что палач по целому ремню мяса вырывал, испужались колдовства его. Остались те, на которых Хамитка пред казнью поглядел. А дедушку моего совсем приколдовал разбойник. И зубы у него начали стучать, и в сердце, бает, защемило, а отойти с места не может.
Остановился палач, да и говорит так громко: «ваше благородие, дайте мне какой ни на есть сучок». — На что тебе, спрашивают. «Нужно, — говорит. Он христианскую кровь пил, так и из него, бает, надо ее выпустить». Выдернули откуда-то сучок, дали ему, хотят знать, что будет дальше. А палач сам шельма, пройдоха, клейменный с рваными ноздрями, в каторге, значит, был и всякую эйту штуку… колдовство знает. По Сибири то ихняго брата, колдунов, не мало живет. Взял палач сучок да и давай ему в ноздрю закалачивать. А это место у него не заговорено: сичас-же брызнула и кровь. «Ага! говорит палач: — теперь твоя шкура не уцелеет…» Потом со всего размаха раз его! Кровь-то ручьем и забила. Он вдругоряд ишшо сильнее резанул его… кровь ишшо больше. Простонал Хамитка да с третьего удара и голову опустил. Видит палач, что околел разбойник, а все ишшо пушшает в него плети. Насилу его остановило начальство. Дока значит на доку, колдун на колдуна наехал».12)
После этого безымянный елабужский рассказчик поведал ещё и о болезненной реакции своего деда, прямого свидетеля казни, на подобное зрелище: «А моего-то деда на площади подняли чуть живым. Две недели пролежал в постели. Лежит в беспамятстве, а то вдруг закричит благим матом: «ой тошно мне! Ой, не перенесу, ослобоните меня, ваше благородии! Не буду никогда, не стану…» Ему, значит, грезилось, что его самого растянули на кобылу. Да ведь никак и не очнется; глаза нальются кровью, весь как мертвец, целый ушат воды на него выльют, а он весь трясется, да и спрашивает: «ужели, бает, меня не до смерти засекли?» Ему бают, что его никто пальцем не тронул. А он как захохочет, дико так. После, как и выздоровел, эвтот самый хохот замечался в нем. В здравом рассудке был, а иногда, без всякого резону, захохочет, и я помню, непригоже таково… Все знали, что это неспроста: попорчен, значит, был этим Хамиткою, колдуном. Разбойник-то не даром приколдовал его к ешавоту. Сам дед виноват был, зачем было лезть ближе».13) — Похоже, что дед рассказчика после виденного и пережитого слегка тронулся умом.
Сам В.Ф.Кудрявцев заканчивает описание казни Хамитки таким замечанием: «В Прикамском крае заметно торговые казни были чаще. Вот почему, может быть, население его грубее сравнительно с Поволжьем. Народ ожидовел и огрубел от прежних ужасных зрелищ; воспоминания о торговых казнях, как картины инквизиции, возбуждают в невидимый интерес. Но и из этого дословно переданного рассказа видно, что такая казнь, когда под плетьми умирал преступник, производила в народе удручающее впечатление».14)
По свидетельству историка, основанному на воспоминаниях елабужан, в XVIII и даже в первой половине XIX века (если достоверно, что деятельность Хамитки приходилась на это время) в базарные дни в административных центрах Прикамья происходили показательные экзекуции и казни преступников, которые Василий Филиппович поэтому и называет «торговыми казнями». И, похоже, что в Елабуге они случались не раз.
Следует отметить, что В.Ф.Кудрявцев — единственный из историков, писавших о елабужском крае, кто имел смелость говорить о некоторых неприглядных вещах, обыкновенных для эпохи XVII, XVIII и отчасти XIX веков. Он не побоялся рассказать о бывавших в Елабуге «торговых» казнях, хотя и не стал включать этот эпизод во вторую редакцию своего очерка. В то же время старшие его коллеги, П.Н.Кулыгинский и И.В.Шишкин, по возрасту и сами могшие быть очевидцами подобных казней, в том числе и казни Хамитки, и наверняка знавшие о них больше Василия Филипповича, ни единым словом не обмолвились о подобных реалиях нашей истории. Кудрявцев же и в ранних своих статьях писал, например, о кулачных боях, бывших традиционным развлечением в Елабуге, или, как увидим ниже, не постеснялся пересказать жутковатое предание о том, как крестьяне заживо сожгли чегандинских пиратов.
1) В.Весновский. Камская вольница. — Кунгурско-Красноуфимский край (Со статьями об Урале и Прикамье). № 8-10. Август-Октябрь 1925 года. Кунгур: Издательство «Искра», 1925. Стр.17.
Статья В.А.Весновского была любезно предоставлена мне О.А.Ренёвой, заведующей Музеем истории купечества Кунгурского историко–архитектурного и художественного музея–заповедника, за что и выражаю ей огромную благодарность. Искать подобные библиографические редкости, выходившие мизерными тиражами в провинции, всегда очень сложно.
2) Там же. Стр.15.
3) Там же.
4) Там же. Стр.16.
5) Там же. Стр.15-16.
6) Там же. Стр.16.
7) См.: Кудрявцев В.Ф. Старина, памятники, предания и легенды Прикамскаго края. — Календарь и Памятная книжка Вятской губернии на 1897 год. Вятка: Губернская Типография, 1896. Отдел IV. Стр.164.
8) Кудрявцев В.Ф. Старина, памятники, предания и легенды Прикамскаго края. — Календарь и Памятная книжка Вятской губернии на 1897 год. Вятка: Губернская Типография, 1896. Отдел IV. Стр.164.
9) В.Весновский. Камская вольница. — Кунгурско-Красноуфимский край (Со статьями об Урале и Прикамье). № 8-10. Август-Октябрь 1925 года. Кунгур: Издательство «Искра», 1925. Стр.16.
10) Там же. Стр.17.
2 аршина 14 вершков — 2 метра 4 сантиметра; более 1 аршина в плечах — более 71 сантиметра.
11) Цит.по: Иванов А.Н. Неизвестная работа краеведа Василия Кудрявцева. — Вечер Елабуги №714 (21) от 23.05.2012.
12) Там же.
13) Цит.по: Иванов А.Н. Неизвестная работа краеведа Василия Кудрявцева. — Вечер Елабуги №715 (22) от 30.05.2012.
14) Там же.
Другие очерки из цикла «Камские пираты»:
I. Речные пираты
II. Разбои обыкновенно начинались со вскрытием рек
III. Время простоты и предрассудков
IV. Благоразумие в крепко запертой каюте
V. Не спал до утренней зари бесплодно
VI. Бери и чашки и ложки
VII. Иван Фаддеич из дьячков
VIII. Фелисата Камская
IX. Сказочные по форме, но бывшие в действительности
X. Продавал свою душу черту за шелковую персидскую рубаху
XI. Сарынь на кичку
XII. Веники и Жегули
XIII. Норманский рыцарь
XIV. Сторона, изобильная хлебом и разбойниками
XV. Торговые казни в Елабуге
XVI. Гурий Востряков, сапожник и пират
XVII. Скелеты в шкафах нашей истории
XVIII. Кисельные берега
XIX. Все сии меры оказывались недостаточными
XX. Чинятся им великия разорения
XXI. Наглые вымыслы
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 [15] 16 17 18 19 20 21
