Кама и Урал
Василий Немирович-Данченко
— 73 —
VIII. Челны и Пьяный-Бор. — Крестьянский ворог. — Удел. — Прикамския пустыни.
— Река Ик и иковцы. — Предание о Ермаке.
Пароход лениво ползет по Каме. Жаркий летний день томит до того, что даже лоцман у рулеваго колеса жмурится на солнце и зевает. На палубе старик-мещанин из Елабуги, в большом зеленом картузе, с громадным козырем в виде навеса, разсказывает уже десятую сказку про Ермака Тимофеевича. Я словно сквозь сон слышу:
— И повелел Ермак Тимофеевич оноё татарскую царевну поставить пред свои ясныя очи… Сейчас атаман, Иван Гвоздь, в бранные доспехи снаряжался, брал меч свой булатный, что всей-ли татарве карнаухой16) грозён был…
Старик, словно во сне, через силу доканчивает свою сказку. Не говорит, а будто каплет. Я тоже сквозь сон его слушаю. Сморило совсем. А река медленно струится по сторонам; еще медленнее сменяются по берегам щедро облитыя солнечным светом жидковатыя рощи, кое-как
16) Карнаухий, корноухий — с обрезанными или изуродованными ушами (Новый толковый словарь русского языка под ред. Т.Ефремовой).
— 74 —
поднявшияся на месте вековых порубленных боров, как хилое и золотушное поколение детей, сменившее когда-то сильных, рослых и здоровых отцов. Наконец, сквозь тяжелый полдневный сон слышу я свисток… Колеса шибче заработали, пароход стало встряхивать…
— Сейчас богатая пристань будет. Челны!.. Вы кажется любопытствуете?
Смотрю, тот же старик с зеленым картузом будит меня.
— Тут страсть, что хлеба сплавляют… Ишь — сколь барок понасажано…
Действительно, берега сплошь унизаны свежими барками. Далеко пахнет сосною. Под солнцем даже их в пот ударило — янтарная смола проступает сквозь барочную обшивку; на барках никого: точно сонное царство какое-то. На самом берегу правильные ряды хлебных сараев. Из-за них едва-едва мерещутся кровли и ярко горят на солнце золоченыя главы церквей.
— Сюда со всей округи купец идет — хлеб закупать. Есть такие, что по триста тысяч кулей сплавляют, вот как! Тутошний купец, будем так говорить, левиофан-рыба, промежду других. У него за голенищей столь складено много, столь много… Только одного в них нет — по человечеству не понимают.
— Как это?
— Придут крестьяне, которые должны ему — он зимою задатки задает, чтобы по малой цене хлеб взять. У мужика, звестно, зимой нужа лютая… Ну а к лету бывает, цены в гору въедут… За рупь порядился, а цена три! Сойдутся мужики к ему, к левиофану-то, и давай молить его… А он сидит у окошечка, чай пьет,
— 75 —
и точно никого перед им… Молчит, да воздыхает. Видал я раз, как мужики наши по этому самому случаю плакали. Стоят сердешные, седые которые, и, что ребята, ревмя ревут: помилуй Степан Ефимыч. А Степан Ефимыч стакашек за стакашком холостит себе знай и умом не ведет. Вот они какие. Ноне на жида все валят; я тебе скажу одно: с жидом куда вольготнее, чем с нашим православным купцом…
Отсюда все грузы идут к Рыбинску. Как мужики-хлебопашцы, точно также и бурлаки вовсе не имеют повода радоваться своим нищенским заработками. На барках поставленные купцами прикащики дерут такия цены за харчи, что вятские и пермские судоходы денег никогда не увидят; поэтому, случается, переймет их где нибудь другой левиофан, они и бросают хозяйския суда посередь реки, на произвол судьбы, пока хозяин, в свою очередь, не перехватит с следующаго каравана.
— Мы, родимый, тутотка грабежом живем, поясняли мне в Челнах.
— У нас, будем так говорить, без грабежа нельзя, потому нас и в хвост, и в голову. Оглядишься, ну и сам давай за тоё-жь рукомесло…
На отмелом17) побережье сложены «уточками», как выражаются здесь, т.е. углами вверх, полешко к полешку, выловленныя из реки дрова: сушатся на солнце. Часто плоты с ними разбиваются — местные рыболовы и пользуются. Как хозяина не найдется — себе на пользу. «Эта рыбка у нас в лесах растет, смеются они. — Эта рыбка у нас в чести, ни потрошить ея, ни солить, хоша год пролежит тебе не попортится!.. Ну и покупатель на нее ласковый, согласный».
Около Челнов большой затон, где зимует множество
17) Отмелое побережье — пологий берег реки с отмелью.
— 76 —
судов и камские пароходы с баржами. В этот затон заходит крупная рыба, а раз случилось даже и чудо, созданное верно кем-либо из местных остряков.
— Как бы ты думал, разсказывал мне тот же, наклонный к баснословию старик в зеленом картузе, — белугу раз в Челнах поймали… Совсем князь-рыба; билась, билась, наконец-таки одолели, вытащили. Потрошить давай, взрезали утробу, а в утробе-то, Господи милосливый, человек, и совсем как есть целый… Проглонула она его, как был в красной рубахе, да плисовых шароварах, так в них и остался. И сапоги целые!
— Рантовые? заинтересовался рыбак около.
— А уж этого, друг ты мой, не знаю.
Челны совсем городком смотрят. Постройки на широкую ногу; дома деревянные и каменные в два этажа построены; улицы прямыя, широкия. Сараи тоже чудесные — просторные; видимо выводили, не жалея камня и дерева. Самые лучше амбары и лабазы у удела18). Удел их отдает в наймы под хлеб, сам же им вовсе не торгует. Камень для домов и сараев вырабатывается из местных плитных ломок тоже уделом.
— Этот удел шибко нас опружил19)! Куда не сунемся — везде он. Камень — его, лес его, земля его, только вода наша, да и то пароходы, которые распугали рыбу-то. Рыбка Божья — она шуму не любить, тихих пристанищ ищет. Где люди хитры, там и рыбка по ним тоже хитрая стала. Ты вот про удел поспрошай-ко в Пьяном-Бору, там тебе скажут. Истинно объел он и опил нас. Ничего нет у крестьян: все ему на потребу пошло. Брюхо у его несытое, сколько туда не вали — все еще место будет. А что удел упустил, то
18) Удел — удельное ведомство. Государственное учреждение в России, ведало удельными крестьянами (до 1863), удельными землями и имуществами. Местные органы: удельные экспедиции, удельные конторы, управления удельных округов.
19) См. прим. 12. В данном случае используется второе значение глагола «опруживать» — опрудить место, окружать запрудами, гатями, плотинами (Толковый словарь живого великорусского языка В.Даля). Т.е. «этот удел обложил нас со всех сторон».
— 77 —
купец сожрет. Тут, надысь20), какое дело было. Комаров промышленник такой у нас, в удельных лесах порубил дрова, с согласу чиновника, а время было пьяное, народ с праздника еще не очухался. Комаров выставит вина — мужички к ему, что мухи налипли. Он и подговорил их принять на себя эти дрова-то; те по простоте-то и прими. Теперь с крестьян взыскивают пять тысяч. Избы которыя, скот продают, а им-то, мужичкам, есть нечего, пить нечего.
Пьяный-Бор обдержался весь. Ничего нет. Скотину выгнать некуда: все кругом удельное. Выйдет коровенка травы пощипать — пятьдесят, шестьдесят копеек штрафу, да заморят еще хозяина по мытарствам разным. Видя, что пяти тысяч с пьяно-борских крестьян никак не взыскать, хоть и остальныя клети21) продай, удельный чиновник придумал такую штуку. С двух сторожей следует штрафу тысячу шестьсот рублей. У них ничего, ни кола, ни двора, и взыскание потому совсем безнадежно.
— Вот, братцы-мужички, возьмите на себя за них за двух поруку, тогда я вам на год эти пять тысяч отсрочу.
Таким образом оказывается, что за год на 5,000 р. уделу угодно получить 1,600 р.%. Это даже и жидам-закладчикам казалось бы зазорно. И подобных фактов не один. Приведенный только наудачу выхвачен из целой массы других, таких же.
— У нас удел обрал всю землю, осталась одна гористая, овраги. На наших овражках — ни лесинки. Прежде своя земля была, купленая… Луга были — лугов нет.
— Куда-ж делась?
20) Надысь — оногдась, ономнясь, наднях, на сих днях (Толковый словарь живого великорусского языка В.Даля).
21) Клеть — холодная половина избы, через сени; под нею подклеть; или омшеник, отдельная избушка для поклажи, без печи; чулан, амбар, кладовая (Толковый словарь живого великорусского языка В.Даля).
— 78 —
— А слышь ее удел защищал от башкирцев, ну и перевел на себя.
— Да как же это?
Как ни объяснял мужик — видимо человек темный, чувствует обиду, знает, что ограблен, а как, на основании каких статей — ему неизвестно. В продолжении одного лета на коровах удел собирает до шестисот рублей штрафов. Ему это даже выгоднее, чем отдавать луга в кортому22). Бьют со всех сторон. Вез татарин через удельный лес дрова, вырубленныя законно, с согласия владельца, в дальнем татарском лесу. Удельный сторож захватил его: у нас де порубил. Давай стрелять — ранил татарина. Дело объяснилось в пользу последняго; что же вы думаете — явился этот стрелок на скамье подсудимых? Ничуть не бывало, его только перевели сторожем в другой участок. Тем дело и кончилось. Вообще всюду по Каме, где удел, крестьяне бедствуют страшно. В бывших помещичьих имениях крестьяне живут теперь хорошо, оправились, в удельных — деваться некуда от прижимки. Когда хотели открыть здесь ссудную кассу — крестьяне воспротивились.
Все стали объяснять: ваша же выгода, к кулакам за деньгами не пойдете…
— Так-то так, а только и ее удел опишет.
До того здесь все напугано уделом. Жадничает он, действительно, сверх меры. Протекает через Пьяный-Бор речка Пешорка, извилистая и живописная. Удел забрал по ней несколько площадок побойчее и застроил кабачками. Хотели было крестьяне свой общественный кабак открыть — нельзя: удельные есть. Площадь около пьяно-борской церкви большая, тут и базары
22) Кортома — аренда.
— 79 —
воскресные, и ярмарки праздничныя. Место ходкое; удел нацеливался, нацеливался, да и оттягал ее.
— Из-под самых глаз! хлопают себя руками пьяно-борцы.
Несчастных не сосет только ленивый. Сколько паразитов налипло на них — не счесть. В Елабужском уезде, в Пьяно–Борской, Чекалдинской, Лаушкинской волостях кулаки зимою задают за хлеб по 20 к. за пуд. Летом цена случалась до семи гривен23), а то и до рубля доходила, ниже сорока копеек не падала — все равно. Попы здешние тоже своего не теряют. Один из них, чекалдинский, чтобы больше свадеб было, распустил слух о намерении правительства брать в солдаты девок. Темный народ струсил и давай окручивать дочерей за кого попало. Браков было бездна. Он же стал молебны служить в долг крестьянам. Года два продолжал эту операцию и когда за крестьянами насчитал несколько тысяч — к мировому посреднику. Через этого Соломона праведнаго и взыскания произвел с надлежащими процентами, продав крестьянское имущество с публичнаго торга24).
— Уж такая забироха был! вспомниают чекалдинцы своего жаднаго пастыря.
— Теперь удел до наших ловов добирается!
А около Пьянаго-Бора ловы, действительно, могут быть чудесные. Против самаго села в озерах попадаются сомы пудов до пяти. Повыше, против ключей, есть островок. Пошли туда черемисы дрова рубить. Слышут, какой-то шум около. Точно что-то громадное бьется в воде. Побежали — и действительно чудище какое-то обсохло на мелко-речье, ворочается, мутину вокруг такую подымает, что и не разобрать. Черемисы
23) Гривна — в данном случае 10 копеек.
24) И.Н.Сырнев по поводу этого места в очерке В.Н.Немировича-Данченко пишет: «В действительности дело происходило несколько иначе. В «Столетии Вятской губернии» об этом говорится так: «летом (1871 года) между крестьянами Сарапульской волости распространился слух о наборе на крестьянских девиц. Слух этот, несмотря на всю его нелепость, скоро распространился в народе и произвел немалый переполох в местном женском населении. По расследованию полиции оказалось, что распространители этого слуха были местный сельский староста С-н и его писарь. Они, по показаниям крестьян, в двух селениях собирали сход и записывали семейства, имевшие взрослых девиц. С одной женщины просили взятку за то, чтобы не показывать ее взрослой девицы в составляемой ведомости. Набор на девиц, говорили староста и его писарь, делается, будто бы, потому, что за пленных где-то далеко, за несколько тысяч верст, требуется много девиц в замужество, вот для этого-то и положено сделать в России набор. Одна из женщин при дознании заявила, что она, боясь подобного переселения, единственную дочь свою после объявления набора выдала в замужество». — Россия. Полное географического описание нашего отечества. Том V. С.-Петербург, 1914.Стр.528.
— 80 —
думали чорт и струсили. Бегом домой. Пришли русские — оказалась в ложбине колосальная белуга, пудов в пятьдесят.
— Отчего имя такое дали — Пьяный-Бор?
— А по всей нашей округе — пьяная земляника ростет*).
Леса отсюда опять пошли. По обеим сторонам Камы — дрема безпросветная. Сама река среди них кажется необыкновенно пустынною. Из круглых зеленых облаков молодой и веселой липы стройно выскакивают верхушки елей и правильныя красивыя пихты, так напоминающия южные кипарисы. Ими горы покрыты точно острыми шпилями. Удивительно эфектны оне в золотистом блеске летняго солнца, резко выделяясь темными силуэтами из зеленаго царства кудрявых лесов, лениво спящих в зное и свете по скатам и крутогорьям. Кама суживается здесь, но вода струится еще тише и медленнее, точно и она поддалась поэтической дреме обступивших ее зеленых вершин. Все это место красивое, сочное, лесистое, называется Тихими-Горами. Солнечный свет, кажется, постоянно зыблется на этих горах, тихих потому, что здесь ни сильнаго ветра, ни штормов не слыхали. Караваны барок отдыхают среди этого задумчиваго приволья. Штормы начнутся опять, в Пьяном-Боре, где горы отходят назад, открывая лениво текущую реку на жертву северовосточному ветру.
— Тут чаща такая — не пройти. Липняк, орешник,
*) Пьяный Бор, о котором разсказываю я, в Вятской; есть еще Пьяный Бор в — Уфимской губернии.
— 81 —
мелкий дубок переплелись. Солнцу скрозь не пробиться; там в сырых низинах грибу раздолье, высоко подымается. Черви кишат, змеи даже водятся. По Каме змеи здоровые. Иная в руку. Есть по чернолесью поселки, народ совсем темный живет. Точно и до него солнце пробиться не может. Шибко пьют у нас. Вина сколько хочешь. В одном Сарапуле четыре, да в его уезде в Елабужском, вместе шестнадцать больших винокурен. Большия деньги обирают. Наши крестьяне сами было хотели обществом держать завод, все бы доходу больше было — писаря помешали. Вопче, милый ты мой, одно тебе скажу — по всей нашей округе писарь самая первая язва. Вон, вишь, Сослоуши — татарская деревня.
— Вижу. И я стал всматриваться в чистенькия избы, словно дождем обмытыя на некрутом берегу.
— Там народ живет хорошо. Главная причина — питейнаго дома к себе не пускают. Хотели было силой, писарь верховодил, мироваго25) улещал, чтобы кабак к ним, татарам, посадить безпременно; ну, бунт вышел. Сказывают, двух мухаметов в Сибирь сослали, а кабака все-ж у них и посель нет.
Село Тихия-Горы Ушаковым живет. Ушаков поставил здесь химические заводы для обработки купороса и купороснаго масла. Серный колчедан для этого добывается в дали, в Гороблагодатском округе, по реке Салде, и сплавляется в Каму по Чусовой. Количество такого сплава в иной год доходит до 860,000 пудов. Самые заводы на вид крайне не казисты, а между тем, дело в них делается большое, миллионное. Самое село Тихия-Горы видно еще издали. Река там делает излучину и над нею, где берега совсем сходятся, точно в воздухе висит оно с своею стройною белою церковью.
25) Мировой — мировой судья. Институт мировых судей был создан по судебной реформе в 1864 г. в 10 губерниях России и просуществовал до 1889 г.
— 82 —
Народу живется здесь плохо. В самое лучшее время больше пятнадцати рублей в месяц семья не заработает; кругом места людныя и цены на заводе постоянно сбиваются пришлым голодным людом. За Тихими-Горами Кама ширится. Берега точно засыпаны селами. У самой воды — русские, подальше отойдя, среди лугов, мерещутся татарския и башкирския. Деревянныя мечети под косыми лучами солнца точно загораются.
— Башкирам беда теперь! Солдат нужно натурой ставить. Давно это было, у татар и у башкир разная солдатчина оказывалась. Башкиры за место ее лошманили*). Лиственницу из Перми, из-за Урала сплавляли сюда. Теперь под серую шапку должны. И солдаты же из ихних выходят! Поросенок уронит… Жидкий народ, еще наших тошней.
По всем здешним местам чудесныя охоты: охоться по всему берегу. Сын пароходо-владельца Сироткина26), повыше Балахны, в восьми верстах, не раз бивал лосей. Медведей по здешнему чернолесью тоже сколько хочешь. У вотяков даже есть очень остроумный способ заставлять медведей самих избивать себя. На ульях устраивают род качелей — самобитка. Сверху висит тяжелая чурка. Она мешает медведю добраться до лакомаго меда. Он ее лапою — она раскачается и по морде мишку. Тот ее опять лапою — она его снова в лоб. Медведь чем больше злится, тем сильнее бьет, и темь сильнее дует его чурка. Наконец, царь вотяцких лесов окончательно стервенеет, теряет всякое соображение и ведет с чуркою смертельный бой. В результате — ничем непопорченный мех и спасенный от лохматаго лакомки улей.
*) Лошман — доставка лесу сплавом. Слово удержалось до сих пор.
26) Дмитрий Васильевич Сироткин (1865-1953) — прошёл путь от полунищего мальчишки-лодочника до владельца Волжского буксирного флота, известный нижегородский меценат, друг М.Горького. Умер в эмиграции, в Белграде.
— 83 —
Есть счастливыя места, где вотяки таким способом добывают по нескольку зверей в лето.
— Дерево — дерево, а такого зверя превозмочь может! изумился старик-елабужец, вместе со мною слушавший разсказ о злосчастных медведях прикамских лесов.
Невдалеке от устья реки Ик — Кама стала совсем красавицей. Гряды береговых гор одна за другою вступают в реку крутыми откосами, то серыя и песчаныя, то зеленыя от покрывшаго их леса. Позади за ними смутно рисуются другия, еще далее мерещутся едва–едва, словно туман лежащий на воде — третьи. Кое–где на самых горбах стоят церкви. Часто далекий выступ маревом чудится, а из этого марева ярко сверкает золотистая искорка. Подплываем ближе, искорка разгорается в золотой купол, купол выростает в целую церковь. Тут народ живет богато. Иковцы своею предприимчивостью славятся на округу. Они торгуют лесом, заготовляя его в казенных дачах, сеют много хлеба, умеют избегать кулаков-скупщиков. Большинство богатых елабужских купцов из приустьинских икских крестьян вышли. Все это народ пошире остальных. Умеют наживать, умеют и тратить. Так, например, Стахеев пожертвовалъ 200,000 р. на устройство реальнаго училища, выстроил десять церквей на Афоне и еще более воздвиг храмов по Вятской губернии. Иковец встретится на всяком базаре, даже на Волге. Иковцы заезжают с товарами и в отдаленную Сибирь. Им вообще не сидится на месте. Дома и жены их тут, а сами хозяева — ищи вчерашняго ветра. Раз в год явятся, сходят в церковь, попарятся в бане, отдохнут дня два–три и опять, смотришь, уж снимаются с якоря.
— 84 —
Бродяга-иковец даже мало прилежит к своему селу. Архангельский крестьянин, уходящий на долгие отхожие промыслы, весь свой заработок убивает на то, чтобы дома вывести избу попросторнее, да повыше, яруса в два с мезонином, украсить ее зеркалами, немецкою мебелью, картинами почуднее. Иковцу все равно. Как отец и дед его жили, так и новое поколение живет. Лучше хоронить деньги, и он бережет их пуще глаза. Поэтому в икских селах хороших построек вовсе нет. Бабе и так хорошо, а мужу все равно — редко домой попадает. Когда наш пароход, пыхтя и выбрасывая тяжолые клубы чернаго дыма, проходил мимо — иковския бабы и девки с гребня поспешно сбегали вниз к пристани. Ветер во все стороны разбрасывал яркия полотнища их пестрых сарафанов, на солнце кумач горел как полымя, веселая песня не совсем скромнаго содержания неслась к нам на встречу.
— Ну и бабы! с видимым удовольствием вздыхает сосед.
— Здесь баба дорогая! Двух мужиков ограбить может. Силы в ей сколько хошь. С здешней бабой без ласки нельзя — обидит.
— Нет бабы лучше, как на Ике… Ходовыя! С баркой управиться могут; глубже ея плугом земли не взроешь… Ты как думал? Иковская баба есть, Матрена, с ружьем на медведя ходит; этакого ипостаснаго зверя бьет!.. Вот оне какия тут!
Жаль было, что пароход уходил так быстро. Казалось весьма интересным вглядеться в быт этой своеобразной бабьей республики; но времени не хватало: целью поездки был Урал. Каме поневоле приходилось отдавать очень мало. За Иком поднимались по берегу глиняныя
— 85 —
горы. Я не сходил с палубы, любуясь эфектами яркой зелени дубняка на красном и коричневом фоне растрескавшейся и разщелившейся глины… Совсем не видать иной почвы. Кажется, что корни уходят прямо в глину. Невольно воображение рисует другия картины далекой страны, где горячее южное солнце спалило землю и цепкие корни редкой поросли глубоко пробираются в недра пустыни, жадно высасывая оттуда скудную влагу. Материнская грудь кормилицы-земли изчахла там под знойными лобзаниями безоблачнаго неба… Здесь оно, слава Богу, не так горячо. Вот дождевая тучка стороной идет, обливая жаждущие влаги луга обильным дождем. Опять Кама сузилась, вновь начинаются сочныя, зеленыя, красивыя места. Вот устье реки Ижа, против такого же устья Ика. На верховьях Ижа — знаменитые заводы, верст за 200 отсюда. Мы плывем мимо татарских, башкирских и русских деревень. И странное дело, оказывается, что русские здесь были очень церемонными завоевателями и колонизаторами. Они заняли под свои поселки худшия места. На лучших сидят башкиры, на средних — татары, на самых неспособных — русские построились. Чуть лужайка поярче — татарское или башкирское сельбище; русь гнездится на глинистых горах. Разумеется, устья — места подходящия для сплава, у нас. Сюда татарин и не ходит, совсем не его дело, не умеет он пользоваться этим. По Ижу, например, весною ходят барки, беляны, летом плоты бегут, но ни на тех, ни на других, ни на третьих нет чужой молвы, нет бусурманскаго облика. Скуластая и узкоглазая татарва только с берега любуется на кипучую деятельность христиан и не завидует ей, хорошо зная, что русский бурлак не свое гонит, а хозяйское, не на своем
— 86 —
плывет, а на хозяйском. Не завидует татарин потому, что он лучше ест и лучше живет, чем наши вятчане и пермяки. Тут и купцы татарские есть. И нужно сказать правду: они к своим гораздо лучше относятся, чем русские к нашим. Все эти Бикмаевы, Юнусовы, Тевтелевы вовсе не пользуются дурною славою, а последний даже избран муфтием в Уфе. В противоположность Ижу — Ик река совсем пустынна. Предприимчивые иковцы работают на чужой воде; по Ику, не смотря на его доступность маленьким пароходам, не гонят даже сплавных судов весною. Изредка только из притока Ика, Мензелинки, выползет жалкая лодченка, пощупает неводом воду и спешит назад. Белицкие едва могли поставить на Ике мельницу: так сильно течение, так глубоко, что запруды здесь трудны и зачастую их сносит прочь.
— Омутистая река наша… Сколь в ей нечисти! говорят иковцы. — Сказывают, есть такия места, которыя Ермаком закляты. Туда он свои клады хоронил. И пононе пойдет кто туда купаться, его нечисть эта самая за ноги на дно тянет. Не осилишь — Господа забудешь помянуть, и не видать тебе света божьяго! Тут-то над Иком, ежели по ночам прислушаться, в воде разный язык слышен, словно бы из одного омута в другой перекликаются… Страх возьмет!..
— Откуда же в Ик попал Ермак?
— Тимофеевич-то! Слава Богу! Ему ежели не попасть, так кому же. Он здесь от царских приставов долго хоронился. Но только и ему поперег горла подошло… Устье-то воевода как-то занял и давай вверх на него тучей надвигаться. В берега не уйдешь, ишь крутоярье какое!.. Ничего тут не поделаешь!.. Думал сначала
— 87 —
Ермак бой принять, да силы у него не хватило… Выплыл он с лодкой своей посередь реки и взял с собой только одну любимую царевну татарскую Алмаз.
— Как?
— Алмаз царевна прозывалась. Выплыл это он и крикнул: ах ты гой еси, река Ик могучая, кланяюсь я тебе всем добром моим: серебром, золотом, камением самоцветным, товаром дорогим… И побросал в реку всю казну свою. Замутилась река, приняла Ермаково добро… Тогда он взял меч свой булатный, напоследок царевну Алмаз поцеловал в уста сахарны, да как полоснет — так на смерть прямо… Взял он это ее, голубушку, и в воду!.. Бултых!.. Опосля он давай молить реку Ик, чтобы вызволила его из лихой беды, спасла от конца неминучаго. Ну река Ик богатыря послухала… Не успел он еще в свое становье вернуться, как поднялась непогода, взбушевал Ик и потопил царския суда с приставами и московскою дружиною! С таё самое поры Ик и помутнела… Омутами ее всю затянуло, потому что она в этих омутах казну Ермакову хранит.
Меня поразило сходство этого предания с волжскою легендой о том, как Стенька Разин подарил Волге-матушке персидскую царевну. Когда я записывал это между моими соседями спор поднялся.
— А знаешь ли ты кому Ик река свои клады отдаст?
— Кому?.. Никому не отдаст… Что ей отдавать…
— Ан отдаст!
— Ан нет!.. Скажи, если знаешь?
— Старцу отдаст, который по старой вере живет… Святой старец такой объявится. Когда перестанут старую веру гнать и по всей Москве будет нашим вольно
— 88 —
молиться и в свои била звонить, тогда придет сюда старец благочестиваго жития и станет здесь большой скит на Ике-реке ставить… Построит келии, амбары всякие, пристани, а на храм Божий казны у него не хватит. Ну он тогда возьмет лодку, выедет посередь реки, как Ермак, и взмолится Ику, чтобы тот ему свою казну схороненную отдал. Река и отдаст казну. И станут в месте этом, и день, и ночь, панафидки27) по Ермаку служить и по татарской царевне Алмаз, убиенной Тимофеичем, молиться… И воздвигнется тут храм, и будет ему всякая слава и честь и великолепие!..
— Скоро это?..
— Скоро, скоро!.. Будет у нас царь такой, который немца изгонит и свою старорусскую, исконную, кондовую веру вспомянет… Иргизских28) старцев на Москву созовут, тогда станут они вкупе и в любви с митрополитами стадо свое пасти!..
27) Панихиды.
28) Иргизские старцы — монахи иргизских страообрядческих монастырей. Это группа монастырей, которые были построена на берегах р. Большой Иргиз в 60-70-х гг. XVIII в. К началу XIX в. здесь было 5 старообрядческих монастырей; после преобразования Иргизских монастырей в единоверческие (т.е. после того, как они признали себя входящими в юрисдикцию официальной православной церкви) из пяти монастырей осталось всего три — 2 мужских и 1 женский.
