Валентина Тимофеевна Арзаматова
Валентина Тимофеевна Арзаматова Фото Л.Пахомовой © 2006

По существу данная публикация представляет собой особый жанр «устной истории», рассказанной живыми людьми.

Остаётся только сожалеть о том, что в российском краеведении жанр этот не пользуется особой популярностью, если не сказать точнее – вовсе отсутствует.

Профессиональным историкам не до него – тут диссертацию не напишешь, тема, так сказать, вне мейнстрима, а краеведы любители больше склонны к коллекционированию вещей или документов.

Статья была опубликована в газете «Вечер Елабуги» 17 мая 2006 г.


Другие публикации

Other publications

Котловские корни

Материал записала и подготовила Людмила Пахомова

 

Интересно всё же беседовать с пожилыми людьми. Их память что книга — единственная и неповторимая в своем роде. Не так давно мне довелось встретиться с Валентиной Тимофеевной Арзаматовой (в девичестве Круподёровой), чьи корни связаны с Котловкой, а детство, юность и старость — с Елабугой. Послушайте и вы её рассказ о жизни, о семейной преданности и любви.

 

Сад

Родители мои родом из Котловки. Они поженились в 1913 году и переехали жить в Елабугу. Папа работал на механической мельнице у купца Гирбасова. Она стояла возле старой больницы. В просторечье её звали «пыкалкой». На мельнице вырабатывали крупчатку — пшеничную муку. А ещё масло били — льняное и конопляное. Прожили они там, в домике возле самой мельницы, до 1917 года. А потом им пришлось уехать обратно в Котловку к деду, потому что после революции мельницу у Гирбасовых отобрали и работать стало негде.

В 1918 году началась Гражданская война. Котловку в то время сильно громили. Она ведь стояла на самом берегу Камы. Подплывали пароходы и с них палили прямо из пушек. Родители тогда не знали, что делать, то ли в Елабугу вернуться, то ли в селе остаться. Раз видят, все бегут. Они скарб погрузили на телегу и тоже двинулись. Едут, вдруг — взрыв впереди, и посреди дороги — воронка. Мама, помню, рассказывала: «Тут наш Бурко поднялся на дыбы, развернулся и прикатил нас обратно к деду».

У моего дедушки Григория Тимофеевича Круподёрова в Котловке было поместье. Так называли в нашей семье его сад, в котором было около полутора тысяч фруктовых деревьев. Ими был засажен большой овраг. Яблони были разных сортов. Дедушка сам их выращивал и прививал. Нас, бывало, просил выбирать из яблок хорошие зёрнышки и складывал их в рукавичку.

До революции в соседнем селе Покровском (Сентяке) был плодово-ягодный завод, где делали повидло и варенье. Туда можно было сдавать яблоки и смородину. В советское время родители соединяли лодки, ставили на них короба и отправлялись продавать яблоки вниз и вверх по Каме. Поднимались до Челнов и выше. Папа шёл по берегу, тянул бечеву, а мама гребла на веслах. Дома всегда было много сушёных яблок, варили повидло.

В 1937 году у нас этот сад отобрали. Кулаками мы не были, но считались единоличниками, а это тоже преследовалось. Однако и сад долго не прожил. Зимой 1942 года яблони замерзли, и местные жители спилили их потом на дрова. Но нас в Котловке тогда уже не было. В 1938 году наша семья снова перебралась в Елабугу, и папа опять поступил работать на ту же мельницу.


Брат

Когда началась война, двух моих старших братьев — Ивана и Александра — забрали на фронт. Ваня был под Сталинградом. Его там ранили, а лечиться отправили домой. Привезли вместе с другими на пароходе и на лодках переправили на пристань. Папе на мельницу сообщили, что его сын лежит раненый на берегу. Ему запрягли лошадь, и он привёз Ивана домой.

Лечили брата долго, а потом его снова забрали на фронт, в морские войска в Ленинград. Там он и женился. Вернулся домой с женой и ребёнком. Зинаида его была блокадницей. Она осталась без матери в 13 лет. Рассказывала, что долгое время лежала с ней уже мёртвой. Когда приехала к нам, как закричала: «Мама! Папа!» И так до сих пор постоянно вспоминает наших родителей.

А Иван устроился на ту же папину мельницу работать заведующим. 1947 год был очень тяжёлый, голодный. И была сильная эпидемия тифа. В нашей семье заболели пятеро, так что мы заняли в больнице целую палату. Остальные как-то быстро восстановились, а мы с Ваней оба были без памяти и очень долго лежали. И вот после этого начинается его история.

В заготзерне и на мельнице выявилась какая-то недостача и использование не по назначению муки и зерна. И там, и тут руководителей повязали и стали судить. Статья была по тем временам очень серьёзная, да еще и «групповая», давали по 15-20 лет. Вся Ванина «вина» состояла в том, что он, случалось, отпускал муку по запискам начальника заготзерна, и папа сказал ему: «Куда ты с 27 лет пойдёшь на 20 лет?» Они решили подделать мой паспорт, который я только-только получила, и отправить его из города. В первый раз он скрывался в Ленинграде. Там у него по какому-то случаю паспорт забрали и велели прийти за ним. Но он, конечно, не пошёл.

Меня тем временем стали по ночам вызывать в милицию на допросы (из Ленинграда-то им сообщили о фальшивом документе). Я сижу, трясусь, плачу. А начальник (Васильев тогда был) говорит: «Куда вы отдали паспорт? Кому отдали? Вы брату отдали!» Я только одно твердила: «Потеряла, я не знаю, потеряла». А про себя думаю: «Всё равно не выдам».

Брату пришлось тайно возвращаться домой. За домом следили, знали, что он появится. Иван скрывался у родственников на чердаках, в Тарловских и Котловских оврагах. Помню, как нам тогда было страшно за него, как мы его берегли. Он очень любил Зину, рвался к жене, дочке, но приходилось расставаться. Снова ему подделали какой-то паспорт, и он уехал с ним в Свердловск. Но и там произошла та же история, что и в Ленинграде. В третий раз наша двоюродная сестра Маруся из Котловки отправилась в Морты и купила там за пуд муки паспорт на имя Егорова Егора Егоровича.

С этим документом брат уехал в Таллинн, поступил на какой-то крупный завод, получил трёхкомнатную квартиру и вызвал к себе Зинаиду. Дочку Наташу они оставили в Елабуге. Прожили там три года. В 1951 году от обширного инфаркта скоропостижно скончался наш отец. Мы им тихонько сообщили. Приехала Зинаида и забрала с собой Наташу и нашу сестру Катерину. А когда она отсюда отправилась, к ней приставили кого-то из следственных органов. По дороге он вошёл к ней в доверие, помогал управляться с детьми и багажом. И она привела его прямиком до своей квартиры.

Ваню забрали. Отправили из Таллинна в таком вагоне, в каком даже скотину не возят. В Елабуге его осудили и дали 10 лет. Попал в лагерь в Комсомольске-на-Амуре. Работал он сварщиком и был большим тружеником. Через некоторое время дело его пересмотрели и пять лет срока скостили. Потом умер Сталин. И он попал под амнистию. Так что просидел всего 2,5 года.

Вернулся домой, вслед за ним приехала из Таллина Зинаида с девочками. В 1954 году начал строиться Альметьевск. Они отправились туда и там обосновались. Я со своей семьёй тоже долго жила в этом городе. Как-то по дороге из Альметьевска, когда мы проезжали деревню Федотово, Иван сказал мне: «Валя, а я вот в этой баньке ночевал зимой». Я ему: «Как так?» Он отвечает: «Вынужден был идти на поезд в Бугульму, когда скрывался. Добрался к ночи досюда, а попроситься в дом боюсь. Зашёл в баню и в ней ночевал. А утром дальше двинулся». Это ему зимой по морозу километров двести пришлось одолеть.

…Прожил Иван 73 года.


В доме Солдата Богатого

У моей мамы была тётя. Она вышла замуж за Солдата Богатого. Прозвище ему такое в Котловке дали. Он очень долго служил, рюмки не пил. А в то время тем, кто полагающуюся норму не пил, давали компенсацию. Он накопил деньги, приехал в Котловку, женился и построил дом. Капитальный. Он до сих пор стоит. Вот какие люди были старой закалки, как основательно и доброкачественно всё делали.

Дом этот, оставшийся со временем без хозяев, мама посоветовала купить Ивану. Много лет он служил для них с Зиной дачей, пчёл там держали. Вид оттуда на Каму замечательный. Пока мама была жива, они постоянно её в этот дом возили. Она рассказывала, как ходила сюда в девчонках помогать тёте мыть полы. Да много чего рассказывала, ведь старый человек живет памятью…

2006 г.


Наверх
blog comments powered by Disqus